«Это позорная фабрикация». Последнее слово политзаключенного Экрема Кроша в суде

«Это позорная фабрикация». 

27 апреля политзаключенный Экрем Крош выступил с последним словом в Южном окружном военном суде в Ростове-на-Дону, заявив о своей невиновности.

«Последнее слово хотелось бы мне начать со слов благодарности своим родным, близким, своей жене, детям, защитникам, соседям, всем тем, кто знает меня, кто не знает, но верит в то, что то, в чем меня обвиняют, — это ложь и фабрикация от начала и до конца.

Хотел бы еще раз повториться: я не согласен с тем, как ко мне пришли в 4 часа утра домой — в масках, с оружием. Открыв дверь, я, как сейчас помню, увидел, как направили на меня четыре автомата — мне в лицо. И при этом сейчас меня обвиняют в терроризме. У меня вопрос и к государственному обвинителю, и к вам, коллегия судей: кто из нас террорист?

В 4 часа утра я, как мусульманин, просыпаюсь, чтобы совершить намаз, а ко мне врываются люди в масках, непонятные, как минимум десять человек, и направляют на меня четыре ствола. Кто террорист — я или они? Терроризм, в моем понимании, — это действие, которое наводит в обществе, где бы оно ни происходило, ужас.

Теперь меня обвиняют в том, что я террорист, якобы хотел захватить власть. Но по факту — в реальности — ко мне домой пришли, напугали моих детей. Я сам не боюсь, не пугался, даже не дрогнул, но мои дети и моя жена — они испугались. Террористы — это они, в масках, которые пришли ко мне.

Дальше — как они проводили все это. Вся процедура так называемого обыска проходила так: разбрелись по дому, их было минимум 20 человек по трем комнатам, и вытащили у меня из-под ламината две брошюрки, которые я в глаза никогда не видел. Помню, что что-то там было связано с Америкой, с каким-то журналом, но я его не видел, у меня никогда в доме не было такой литературы. Понятые были там, в стороне, в самом начале дома, никто этого не видел — все это происходило с самого начала.

Дальше, по ходу дела, когда проводилось следствие, мы приезжали на следственные действия. Я напрямую задал вопрос своему следователю, который вел это дело — и вот мои «подельники», все, которые здесь есть, они свидетели — я ему сказал: «Вы верите в то, что вы там пишете? Что мы террористы?». Он — Грамашов (по-моему, Дмитрий Сергеевич) — ответил: «От моего мнения, от того, как я думаю, ничего, по сути, не меняется. Мне дали дело — я его веду. Мне поставлена задача — я ее выполняю». Я ему говорю: «У вас есть свое личное мнение? Свое видение? Кем вы нас видите?». Он ответил: «Я ничего плохого про вас не могу сказать, но и ничего хорошего — я вас не знаю. Мне дали — я занимаюсь».

Дальше — продление ареста. На что я обращал внимание: судья слышал только следствие и государственного обвинителя. Наши слова, мои слова — по делу — не брались во внимание. Эту предвзятость к себе я чувствовал. Я могу много рассказать про эту предвзятость — и ко мне, и к моей семье. Это то, что я ощущал. Несправедливость. И вот до сегодняшнего дня — я не юрист, не учился на юриста, у меня нет юридического образования — но вы, коллегия судей и государственный обвинитель, вы в этой системе находитесь. И не мне вам говорить: вы сами все видите — что нет никаких доказательств, что я собирался с четырьмя татарами захватить власть. Что нам помешала ФСБ. Что я участвую в террористической организации. Это ложь. Я не признаю этого. Я сам осуждаю террор.

Эта аудиозапись — я даже не знаю, где она была сделана. То, что я там слышал — я такого не говорил. Я даже свой голос там не услышал. Не нашел в этой аудиозаписи, что я там что-то говорил. Может, пару слов где-то есть. Но если, по аудиоспектрограмме, я там и есть — то себя я не узнал. А то, что я там услышал — это были разговоры о намазах, как правильно читать намазы, в какое время, на что ориентироваться. Потом — про пост говорили, что мы, как мусульмане, должны держать пост, и что такое счастье в Исламе.

Это и есть та самая аудиозапись, насколько я понял. Где мы говорили про намаз. Я не знаю, где это было. Я и сейчас об этом говорю. И детей своих так воспитываю: что намаз — это один из столпов Ислама. Каждый мусульманин должен читать намаз и держать пост. Я и в тюрьме об этом говорю. Где бы мы ни были — об этом говорим.

Если уж на то пошло, если хотите записать — записывайте. Если за намаз хотите посадить — это можно сделать в любой момент. В камеру жучки кинули — вы других разговоров там не услышите. Вы не услышите, что я призываю кого-то убить, что я призываю к захвату, к ненависти. Вокруг моего дома живут русские. У меня нет мусульман по соседству. И вы ни от одного моего соседа не услышите, что я где-то с кем-то скандалил, ругался, что я пил, употреблял наркотики. Все, кто меня знают — мы дружим. Нет того, что написано в обвинениях: что я против других вероисповеданий, что я кого-то настраивал. Это ложь.

Что я хотел захватить власть — у меня даже в мыслях такого не было. Кому это в голову пришло — я не знаю. Но у меня в голове такого не было. Я себя не считаю виновным. Мы с 1988 года живем в Крыму. С тех пор, как приехали. Я вырос в Джанкое, никуда не выезжал. И никто не скажет, что я, даже до того как начал соблюдать Ислам, был в каких-то конфликтах. Были драки — но это было до Ислама. А когда начал соблюдать — и этого не стало.

Я вел здоровый образ жизни. Ходил в мечеть, молился, работал, воспитывал детей. Разные пьянки, гулянки — я сторонился этого. Презирал наркоманов, пьяниц. И даже если говорил им что-то — говорил спокойно, чтобы вытащить из этого болота. Потому что 90% проблем в обществе — это алкоголь и наркотики. Я мог только к благому призывать.

Я занимался ремонтом бытовой техники. Обществу приносил пользу. Об этом знают не только в Джанкое и Джанкойском районе, но и в соседних городах. Но почему-то нескольким лицам, которые меня не знают, где-то, может, услышали, что я ремонтирую технику — этого оказалось достаточно, чтобы назвать меня террористом.

Это, может быть, даже не следователь, а кто-то из ФСБ — чтобы заработать себе медали, звания, премии — сделал это. Чтобы пустить меня и моих «подельников» в этот беспредел. В правовой беспредел. Мы задержаны незаконно. И, скорее всего, будем осуждены незаконно. Потому что за все это время я не увидел здесь справедливости.

И мои «подельники» по делу — в обвинении говорится, что мы собирались каждую неделю, несколько раз в неделю. Но вот, например, самого младшего из них — я даже не знал, что он женился. Когда нас арестовывали, у него ребенку было уже семь месяцев. А я не знал, что он женился. Так с кем я встречался каждую неделю?

И со многими другими — я их долго не видел. Джанкой — город маленький, иногда пересекаешься, салам — салам, и все. Вот самого старшего «подельника» (69-летнего Халила Мамбетова – КС) я месяцами не видел. Он работал на железном рынке, продавал сантехнику. Я приезжал — его нет, работает реализатор. Я спрашивал: «Где он?» — а он, оказывается, в Америке, в гостях у родственников. И месяцами его не было. А я, якобы, каждую неделю с ним виделся. Это ложь.

Поэтому я не надеюсь на оправдательный приговор. Если бы все было справедливо изначально — дело бы не дошло до суда. Прокурор бы его не принял. 

Мое мнение по поводу этого дела — нашего дела — это не дело, это позорная фабрикация. Особенно вот эта 278-я, ну и 205-я тоже — это позорная статья, которая не имеет места быть и не имеет ко мне никакого отношения. И зная их, «подельников», я и за них говорю: это не имеет никакого отношения. Поэтому я говорю — чтобы закрыть это дело и закрыть этот беспредел»

Экрем Крош. Фото: Крымская солидарность